Недоросль: губки бантиком, бровки домиком

Герои пьесы Фонвизина валяют дурака, чтобы пробудить чувства зрителя

«Недоросль» Рязанского театра драмы остался где-то между прошлым и настоящим. Из прошлого Митрофанушку (Игорь Карпиевич) выдернули, наделив чертами современного подростка-оболтуса, а до настоящего времени он так и не добрался, так как архаика пьесы эпохи классицизма оказалась сильнее новаторских приемов. «Примочки», разумеется, не в счет. От того, что со сцены произносят «Во всем виноват Чубайс» (говорят, эту реплику все-таки убрали) или поют из поздней Орбакайте «Губки бантиком, бровки домиком...» у зрителя не возникает ощущения причастности к тому, что называется «реалиями современной жизни».А между тем, крен на та­кое пародирование в спек­такле сделан весьма заметный.

Боюсь, учителя останутся в шоке от вольностей режиссера, «покусившегося» на святая святых школьной программы, а дети, наоборот, побегут читать Фонвизина с тем же чувством, с каким зрители мюзикла «Нотр-Дам де Пари» открывали роман Гюго, думая, что найдут в нем текст арии Квазимодо. Скотинин в летном шлеме (заслуженный артист России Владимир Смирнов) поет «Первым делом, первым де­лом поросята, ну а девушки, а девушки потом». Вральман кавказской национальности в кепке «аэродром» (Григорий Саркисов) душевно выводит под гитару с акцентом: «Мохнатый шмэл на душистый хмэл»...

Но наиболее интересен, пожалуй, Стародум (народный артист России Борис Аржанов). В спектакле он ведет себя как полный болван и маразматик, несмотря на речи, исполненные высокого морального пафоса. Вроде бы все верно толкует старик, а что-то в нем не то.

Кретинизм Стародума подчеркивается картинными позами, ненатуральным гримом — усы и чуб словно приклеенные. Перед нами образ-гротеск. Нравственные речи Стародума звучат как напыщенная декламация, он словно сам себя па­родирует. И зритель действи­тельно в замешательстве. Но в какой-то момент выхолощенный пафос переходит в новое качество. Люди не стали лучше от старых, многократно повторенных истин, и от этого истины потускнели в наших глазах. Простакова и Стародум держат перед залом зеркало, в котором отразилось наше больное и перевернутое сознание.

То, что мы сами не ценим, теряет всякий смысл, переходит в категорию смешного. Вот и Стародум со своим «ветхим» моральным кодексом, не найдя опоры в нашем сознании, вырождается в потешного старика. Нам в спектакле жалко Простакову. Ведь она поступает так, как поступают сейчас тыся­чи матерей по всей стране, обеспокоенные будущим ребенка: балует ненаглядное чадо, хочет ему богатого счастья (в те времена - дворянского, нынче - капиталистического), оберегает, спасает, отмазывает... И все это с полной уверенностью в собственной правоте. А в ответ злоба и презрение сына... Нам так близки и понятны материнские заботы, что осуждать не хочется. Говорим себе: «Время такое» и украдкой сочувствуем.

Это новая жалость в принципиально новой системе общественных координат. Может, она и достойна высмеивания, но нам отчего-то грустно. А если теплится внутри жалость-сострадание, значит, еще не все потеряно. Ведь к пониманию собственных обстоятельств нас чаще приводят не Стародумы с правильными, холодными рассуждениями, а наши живые чувства, которые сумел разбудить режиссер.

Дмитрий СОКОЛОВ. На снимке: поученья Стародума. Фото автора.

Copyright (c) 2006 by Карпиевич И.В.